Победитель «народного лажа»

Российский министр, о котором и современники, и потомки говорят только хорошее, – явление почти невероятное. Тем более если министр этот заведует сферой сложнейшей и деликатнейшей – сферой финансов. Егору Францевичу Канкрину удалось то, что удавалось не многим – стабилизировать финансовую систему Государства Российского.

Беды после победы

У экономики – свои законы. Победа для нее зачастую не менее разорительна, чем поражение. Именно это и произошло в царствование Александра I. Мы еще в школе твердо усвоили: русские войска внесли ключевой вклад в разгром Наполеона, взяли Париж, после чего великий француз отрекся от престола. Однако разорительные войны с ним длились более 10 лет, и победа дорого обошлась победителям: к концу царствования Александра I внешний долг России достиг 102 млн. руб. серебром. По тем временам – сумма чудовищная.

Ради покрытия долга правительство, как водится, чеканило «пустые», ничем не обеспеченные деньги. Национальная валюта стремительно обесценивалась, инфляция росла. Увы, государство уже не могло отказать себе в удовольствии жить взаймы. Ситуация постепенно выходила из-под контроля.

Еще в 1810 г. на пост министра финансов назначили Дмитрия Гурьева (того самого, что придумал знаменитую гурьевскую кашу). Он пытался ввести денежную систему, основанную на принципе серебряного монометаллизма, не сокращая выпуска ассигнаций. Все платежи разрешалось совершать ассигнациями по курсу текущего дня. И в денежном обращении начался если не полный крах, то хаос.

Положение ухудшилось после Отечественной войны 1812 года. Пользуясь «простолюдимостью поселян…» Масштаб цен перестал быть определенным. Менялась стоимость ассигнаций, их соотношение с серебряным рублем – менялись цены. Причем в каждой губернии, в каждом городе, на каждой «торговой точке», в каждом конкретном случае сплошь и рядом происходило это по-своему. Так возникло явление, которое историки называют «простонародным лажем» – произвольной оценкой денежных знаков при совершении сделок.

Со всех концов страны к Николаю I по этому поводу поступали жалобы местной администрации. В 1834 г. правительство попыталось поправить дело: губернаторам дали строжайшие указания «наблюдать за невозвышением лажа». Увы, простого административного воздействия было в этом случае явно недостаточно.

Последней каплей, переполнившей терпение императора, стало донесение курского военного губернатора, который в отчете за 1836 г. писал: «Немало делает затруднений в оборотах промышленности и в особенности стесняет поселян беспрерывно изменяющийся лаж на ассигнации и разнородные монеты, возвышаемый по произволу неблагонамеренных торговцев, которые пользуются простолюдимостью поселян и, обманывая их в мелочных расчетах, возрождают немалый ропот».

На отчет император наложил резолюцию «Далее такое положение нетерпимо. Принять меры», и в Госсовете началось обсуждение проблемы.

Тяжелое время – время героев. Император вспомнил, что еще в окружении его брата, Александра I, был некий, как сказали бы сегодня, «крепкий хозяйственник» – Егор Францевич Канкрин.

Честный интендант стал министром

В свое время этого человека продвинуло наверх немецкое лобби в военном министерстве. Но в отличие от многих и многих он имел серьезнейшее профессиональное образование и огромный практический опыт. Егор Канкрин (Georg von Kankrin) родился в 1774 г. в Ганау (Гессен) в семье известного минералога, учился в университетах Гессена и Марбурга, а в 1797 г. приехал в Россию, где его отец заведовал соляными заводами.

В 1800 г., по просьбе другого обрусевшего немца, вице-канцлера графа Федора Остермана, многообещающий юноша был назначен помощником отца, а в 1803 г. – инспектором немецких колоний Петербургской губернии. В 1809 г. Канкрин опубликовал «Записку о военном искусстве», которая пришлась по душе другому немцу из военного министерства – Карлу-Людвигу-Августу Пфулю.

В 1811 г. по рекомендации Пфуля Канкрина назначают помощником генерал-провиантмейстера, а в 1812 г. – генерал-интендантом первой армии. Во время событий 1812-13 гг. Егор Францевич уже суперинтендант всей действующей армии, отвечает за поставки продовольствия, а позднее – за расчеты с союзными государствами и Францией, сопровождает войска в Париж.

После войны Канкрин, как и полагалось, представил отчет о своей деятельности Александру. Документ настолько поразил императора, что тот распорядился его опубликовать. Суворов, скорее всего, был прав, когда говорил, что любого интенданта можно расстреливать через три года пребывания в должности.

Но бывают и счастливые исключения… Канкрина за несколько лет ни разу не обвинили ни в одном злоупотреблении. Российский интендант, у которого за время военных действий ничего не прилипло к рукам, – фигура, воистину достойная исторических анналов.

Война закончилась. Егор Францевич вернулся к научным изысканиям. Впрочем, ему пришлось недолго наслаждаться покоем: в 1823 г. бывшего суперинтенданта назначили министром финансов. Самое поразительное: Николай, пришедший к власти в 1825 г., смещать Канкрина не стал. И это при том, что он более чем скептически относился к экономической политике Александра I.

Вполне возможно, консервативно настроенному молодому царю импонировал Канкрин, чьи взгляды весьма сложно счесть либеральными. Министр резко критиковал, например, Адама Смита, чья система считалась тогда символом прогресса. Канкрину принадлежат отнюдь не бессмысленные слова, которые до сих пор нередко цитируются в трудах по экономике: «…без очевидной необходимости не делать перемен, ибо формы управления сами по себе мертвы, а успехи главнейшие зависят от лиц и направления; притом каждая важная перемена влечет за собой неудобства и недостатки непредвиденные».

 

Рубль «настоящего достоинства»

Венцом карьеры Канкрина, безусловно, стала денежная реформа 1839-1843 гг. Сам министр считал бумажные деньги продуктом высокоразвитого хозяйственного строя и приветствовал их использование с рядом ограничений (разменный фонд, производительные цели выпусков и т. д.). Деньги металлические, по его убеждению, из блага для экономики зачастую превращались в «Божье наказание». Тем не менее он отлично понимал: большинство современников испытывают необъяснимый страх перед «бумажками» и столь же необъяснимое доверие к металлу. Поэтому свою денежную реформу Канкрин проводил не только с немецкой щепетильностью, но и весьма аккуратно и неторопливо, что уберегло и без того хрупкую финансовую систему от излишних потрясений.

1 июля 1839 г. был опубликован Манифест «Об устройстве денежной системы», который объявлял: главной государственной платежной монетой остается «серебряный рубль настоящего достоинства и с настоящими его подразделениями», государственные сборы и расходы отныне исчисляются на серебро. Ассигнации – «вспомогательный знак ценности» с соотношением: 3 руб. 50 коп. за 1 рубль серебром.

Судьба ассигнаций была предрешена: манифест свидетельствовал об их девальвации и готовил почву для полного уничтожения. Был установлен твердый денежный курс, что привело наконец к прекращению «народного лажа».

Население быстро привыкло: везде можно использовать и звонкую монету, и бумажные деньги. А поскольку при крупных платежах последние куда предпочтительнее, они стремительно возвращали себе утраченное было доверие. Одновременно была учреждена Депозитная Касса серебряной монеты при Государственном коммерческом банке. Каждый обладатель серебра мог сдать его и получить взамен билеты Кассы достоинством в 3, 5, 10, 25, 50 и 100 рублей, которые были объявлены законным платежным средством.

С помощью депозитных билетов, на 100% обеспеченных серебром, правительство стремилось накопить в казне его запасы и подготовить почву для следующего этапа реформы. Был даже пущен слух, что серебряные рубли скоро потеряют ценность, а при расчетах будут приниматься только депозитные билеты, что, понятно, создало им необычайную популярность.

1 июня 1843 г. появился новый императорский Манифест «О замене ассигнаций и других денежных представителей кредитными билетами». Кредитные билеты, заменившие и ассигнации, и билеты депозитные выпускались нарицательной стоимостью 1, 3, 5, 10, 25, 50 и 100 рублей. Они свободно, по первому предъявлению разменивались на металлическую монету.

Николай I

Форма и содержание

Канкрину удалось то, что удавалось не многим – придать деньгам прочность. Но в его реформе был и еще один любопытный момент. Пожалуй, ни при одном министре финансов так серьезно не менялся внешний вид денег. Начать с того, что кредитные билеты впервые в России стали двусторонними. На оборотной стороне было напечатано извлечение из Манифеста, объявлявшего, что билеты обеспечиваются «всем достоянием государства и безостановочным, во всякое время, разменом на звонкую монету».

Данью общеевропейской моде стали подарочные и памятные монеты, которые вручали гостям во время дворцовых церемоний либо распространяли в дни юбилеев. Первыми памятными монетами в России были выпуски 1834 и 1839 годов, посвящённые Отечественной войне 1812 г. Другие выпуски приурочивались к открытию памятников, коронациям и т.д. Выпускались подарочные золотые 25-рублевки и даже золотой достоинством в 37 рублей 50 копеек (100 франков). Но самым интересным, пожалуй, было не это: с 1828 по 1845 гг. в России впервые в мире чеканилась платиновая монета.

Когда в 1814 г. горный штейгер Лев Брусницын открыл на Урале богатейшие золотые россыпи, быстро выяснилось, что в них вместе с золотом накапливается платина. Уральцы поначалу использовали ее… вместо свинцовой дроби. Через десяток лет были найдены платиновые россыпи, где добыча составляла сотни килограммов в год. Но что с этим металлом делать, будь он хоть трижды дорогим и редким? Уровень развития промышленности был для использования «белого золота» еще слишком низким. Канкрину принадлежит посвоему гениальное решение: в 1827 г. он предложил для пополнения казны начать из платины чеканку монеты.

Николай I не сразу решился на нововведение и потребовал «заключения компетентных лиц по сему вопросу». Канкрин обратился к великому немецкому естествоиспытателю Александру Гумбольдту: послал ему образцы, пригласил приехать на Урал. Министр добился желаемого: мнение знаменитого ученого подействовало на императора, и в России появились платиновые трехрублевки. Самую первую из них Канкрин послал Гумбольдту; после смерти ученого она была куплена Александром II. Эта монета и сейчас в коллекции Эрмитажа.

Платина обходилась казне гораздо дешевле золота. Россыпи были богаты, уральским рабочим и заводским крепостным платили гроши… Но с владельцев рудников – Демидовых и Шуваловых – казна собирала нешуточную «горную подать». С этого налога, который не хотели платить хозяева месторождений, и начался закат «платиновой истории» России.

Опекун малолетнего Демидова, князь Волконский, сговорившись со скупщиками платины из английской фирмы «Джонсон, Маттей и К», стал утверждать, что стране не следует самой перерабатывать руду, а выгоднее продавать сырой металл. Одновременно в окружении царя распространялись слухи, что за границей, якобы, делают фальшивые платиновые монеты и ввозят их в Россию. К тому же в 1844 г. Канкрин ушел в отставку. Новый министр финансов Федор Павлович Вронченко, быстро получивший прозвище «Вранченко», нашел общий язык и с англичанами, и с князем Волконским. Он представил Николаю I доклад, в котором утверждал, что «платиновая монета не соответствует основаниям денежной системы». И в 1845 г. император подписал указ об отмене платины.

С 1828 по 1845 гг. платиновых монет было отчеканено приблизительно на 4.2 млн. рублей. В казну вернулось 3.2 млн. Миллион остался у населения, которое очень неохотно расставалось с платиновыми деньгами. Ни одной фальшивки так и не обнаружили. Сегодня платиновые монеты – украшение любой коллекции.

Наш Кольбер

Но вернемся к денежной системе. Она устойчиво функционировала более десяти лет. Россия не только забыла о бюджетном дефиците, но вплоть до Крымской войны была защищена от серьезных финансовых проблем. Современники окрестили Канкрина «русским Кольбером» в память о министре финансов Людовика ХIV, которому удалось в кратчайшие сроки наполнить государственную казну, умело разоренную предшественниками. Впрочем, с Кольбером Канкрина сближало не только это. Как и Кольбер, Канкрин был сторонником протекционистской политики. Этот чистокровный немец и убежденный консерватор охотно вводил пошлины на импорт иностранных товаров, стремился, как мог, поощрить отечественного производителя, защищая от конкуренции неокрепшее российское производство. Он учредил мануфактурный совет, устраивал промышленные выставки, основал в Санкт-Петербурге Технологический институт, облегчал формальности при открытии промышленных учреждений…

В 1829 г. Николай I, учитывая огромные заслуги Канкрина перед страной, возвел его в графское достоинство. Егор Канкрин сохранял свой пост вплоть до 1844 г., когда с трудом выпросил у императора отставку по болезни. История эта, кстати, по-своему замечательна. Когда в 1840 г. Канкрин в первый раз попросил Николая I «освободить его от занимаемой должности», тот ответил: «Нас двое, которые не могут оставить своих постов, пока живы: ты и я». Только через четыре года императору пришлось уступить.

Вскоре Канкрин скончался.

Один из его преемников на посту министра финансов, Николай Бунге, уже в начале следующего века заявил: «Имя графа Канкрина пользуется доселе большим уважением; время его управления считается золотым веком русских финансов».

Увы, «золотой век» не бывает вечным. Дефицит бюджета, образовавшийся во время Крымской войны, стал причиной эмиссии большого количества кредитных билетов.

В 1854 г. правительство прекратило их размен на золото, а в 1858 году – на серебро.

Билеты из денег, опиравшихся на государственный кредит, превратились в неразменные бумаги. Система, созданная в 1839-1843 гг., перестала существовать.

2004

Елена Дворцова